ни единою буквой не лгу
Жил был человек молодой и приятный. И все у него было хорошо: и женщины любили, и деньги умеренно водились, и не дурак вроде, да только вот сверлило его чтото. Грызло.
«Это оттого, что таланта у меня нет, — говорил он себе. — Дай ка я ногу променяю на талант! Без ноги еще туда?сюда жить можно, а без таланта…»
И променял. Осталось у него две руки, одна нога и один талант.
пожил он некоторое время со своим талантом, а покою все равно нет. Мучает что?то, не дает спокойно жить…
Променял другую ногу. Не стало у него ни одной ноги, зато удвоенный талант. Женщины не любят, денег нет, работы нет — зато какой талантище. Им и греется. Да недолго грелся. Снова чувствует; не то. Сверлит, томит, сосет…
Дурацкое дело нехитрое. Променял он руку на талант. Живет урод уродом, с одной рукой, зато с тремя талантами, высшими ценностями подпитывается. Стихи пишет, рисует, симфонии сочиняет.
Пожил он так пару лет, а потом как?то плюнул сгоряча: «Да ну вас всех!», махнул оставшейся рукой и ее тоже променял. Почти гений стал. Писать не может, рисовать не может, зато «Времена года» Чайковского до последней ноты высвистывает…
Посвистел так недельку другую да и сгинул, Туловище променял, а оставшаяся голова от тяжести таланта под землю ушла. За уши не вытащишь.
«Это оттого, что таланта у меня нет, — говорил он себе. — Дай ка я ногу променяю на талант! Без ноги еще туда?сюда жить можно, а без таланта…»
И променял. Осталось у него две руки, одна нога и один талант.
пожил он некоторое время со своим талантом, а покою все равно нет. Мучает что?то, не дает спокойно жить…
Променял другую ногу. Не стало у него ни одной ноги, зато удвоенный талант. Женщины не любят, денег нет, работы нет — зато какой талантище. Им и греется. Да недолго грелся. Снова чувствует; не то. Сверлит, томит, сосет…
Дурацкое дело нехитрое. Променял он руку на талант. Живет урод уродом, с одной рукой, зато с тремя талантами, высшими ценностями подпитывается. Стихи пишет, рисует, симфонии сочиняет.
Пожил он так пару лет, а потом как?то плюнул сгоряча: «Да ну вас всех!», махнул оставшейся рукой и ее тоже променял. Почти гений стал. Писать не может, рисовать не может, зато «Времена года» Чайковского до последней ноты высвистывает…
Посвистел так недельку другую да и сгинул, Туловище променял, а оставшаяся голова от тяжести таланта под землю ушла. За уши не вытащишь.